— Занимаемся чем? И кто это — мы?
Отец указал на Шона кружкой, которую держал в руке.
— Кто, кто, парни твоего возраста, вот кто, — ворчливо пояснил отец. — Вы задаете невесть сколько вопросов, не утруждая себя тем, чтобы немножко подумать, прежде чем открывать рот. Ведь можно абсолютно точно знать, что вам ответят… если, конечно, чуть-чуть подумать.
— Да, — протянул Шон. — Согласен.
— Также и с делом Дэйва Бойла, — продолжал отец. — Что, собственно, в том, что случилось с Дэйвом двадцать пять лет назад? Тебе известно, что случилось. Он на четыре дня исчез; его похитили двое преступников, занимавшиеся растлением малолетних. Что точно с ним произошло? Именно то, что, по-твоему, должно было с ним произойти. Но вот сейчас ты выуживаешь все это из памяти, потому что… — Отец прильнул губами к кружке. — Я, черт возьми, и не знаю, почему.
Отец посмотрел на него озадаченным взглядом, растянув губы в рассеянной улыбке, копируя, вероятно, выражение лица Шона в тот момент.
— Послушай, па.
— Да.
— Ты всегда говоришь мне, что в твоей жизни не было ничего такого, о чем ты не думаешь, так? А сейчас ты можешь покопаться в голове?
— Только не в связи с этим, — вздохнув, ответил отец.
— Нет, па, именно в связи с этим.
— Нет, это не тот случай. Гнусные вещи случаются со всеми, Шон. Со всеми. И ты не исключение. Так же, как и все ваше поколение собирателей струпьев. У тебя есть доказательства причастности Дэйва к смерти Кейти Маркус?
Шон рассмеялся. Старик обошел его с фланга, скрывая свои истинные намерения за дымовой завесой фраз типа «ваше поколение», а ведь все это время, что они провели в беседе, он старался выведать, причастен ли Дэйв к смерти Кейти.
— Ну, скажем, существует парочка косвенных улик, благодаря которым мы должны относиться к нему с несколько повышенным вниманием.
— И ты считаешь это ответом?
— А ты считаешь это вопросом?
На лице отца появилась широкая улыбка, которая стерла с него минимум пятнадцать лет, и Шон припомнил, как во времена его молодости эта улыбка меняла настроение в доме и, словно ярким светом, освещала все кругом.
— Так ты пытаешься расколоть меня в отношении Дэйва, потому что хочешь узнать, не превратили ли эти типы его в человека, способного убить молодую девушку?
Шон пожал плечами.
— Можно считать, что так.
Произнося последнюю фразу, отец вертел в руках чашку с арахисом, стоявшую между ними; услышав ответ Шона, он отпил немного пива из своей кружки и сказал:
— Я так не думаю.
Шон усмехнулся.
— Ты настолько хорошо его знаешь?
— Да нет. Но я хорошо помню его, когда он был ребенком. Ничего похожего в нем не было заложено.
— Сколько прелестных детишек, став взрослыми, делают такие мерзости, что ты и не поверишь.
Отец, выгнув бровь, посмотрел с насмешкой на Шона и спросил:
— Уж не собираешься ли ты прочесть мне лекцию о природе человека?
— Просто привычка полицейского, — покачав головой, ответил Шон.
Отец откинулся на спинку стула; в его взгляде, обращенном на Шона, и в углах рта все еще проглядывала улыбка.
— Ну что ж, давай, просвещай меня.
Шон почувствовал, что краснеет.
— Да нет, па, я просто…
— Давай, начинай.
Шон понял, что остался в дураках. Удивительно, как быстро его отец смог повернуть дело таким образом; Шон чувствовал, что набор его приемов, применяемых при сборе визуально доступных данных, которые нормально срабатывают при контактах с большинством людей, выглядят в глазах его отца так, как будто мальчишка Шон пытается действовать как взрослый, но все его потуги не дают ничего, кроме внешнего, да к тому же еще и смешного для окружающих эффекта.
— Почему ты относишься ко мне с таким недоверием? Мне кажется, я немного разбираюсь и в людях, и в мотивах, которые толкают их на криминальный путь. Это ведь моя работа.
— И поэтому, Шон, ты думаешь, что Дэйв мог убить девятнадцатилетнюю девушку? Дэйв, который играл у нас на заднем дворе, этот ребенок?
— Я исхожу из того, что каждый способен на все что угодно.
— Так тогда и я мог бы сделать это. — Отец приложил руку к груди. — Или твоя мать.
— Нет.
— Может, тебе стоит проверить наши алиби.
— Господи, да я же совсем не то хотел сказать.
— Я ведь пока, слава Богу, не оглох. Ты сказал, что каждый способен на все.
— Если на то есть причина.
— А-а-а, — манерно протянул отец, — Прости, эту часть твоей фразы я не расслышал.
Он снова начал прежнюю игру — ловил Шона в им же самим расставленные ловушки, на манер того, как сам Шон вел игру с подозреваемыми в камерах. Не удивительно, что Шон стал хорошим дознавателем. В детстве у него был хороший учитель.
Некоторое время они сидели молча, и вдруг отец неожиданно произнес:
— Послушай, а может, ты и прав.
Шон в растерянности смотрел на отца, ожидая, что он скажет дальше.
— Возможно, Дэйв сделал то, что ты думаешь. Я не знаю. Я ведь помню, каким он был ребенком. Но я не знаю, каким он стал мужчиной.
Шон пытался посмотреть на себя глазами своего отца. Он пытался понять, верно ли, что отец видит ребенка, но не мужчину, когда смотрит на своего сына. Едва ли может быть наоборот.
Он припомнил, как дядья бывало рассказывали о его отце, самом младшем из двенадцати братьев в семье, иммигрировавшей из Ирландии, когда его отцу было пять лет. «Старина Билл», говорили они, когда речь шла о Билле Девайне, который пропал еще до рождения Шона. «Дикий», говорили они о нем. И вот сейчас Шону как бы вновь слышались их голоса и чувствовалась забота, проявляемая старшим поколением по отношению к младшим; большинство Шоновых дядьев было на двенадцать, а то и на все пятнадцать лет старше своего братца-поскребыша.