Таинственная река - Страница 69

— Нет.

— Хороший фильм. Я вот все время думаю, а что если выделить остров и согнать туда всех педофилов и совратителей малолетних? Сбрасывать им с вертолета еду и воду несколько раз в неделю. Никого не выпускать с этого острова. Всех, кто попался по первому разу, черт с ними, пусть живут, но на острове. Простите, дорогие, мы не можем рисковать; ведь окажись вы опять на свободе, вы же заразите кого-нибудь еще. Ведь это же заразная болезнь, понимаете? Вы сами подхватили ее от кого-то. И вы распространяете ее дальше. Как проказу. Я уверен, если мы поместим всю эту нечисть на такой остров, то шансов, что болезнь распространится, станет значительно меньше. В каждом новом поколении таких мерзавцев будет все меньше и меньше. Через несколько поколений этот остров превратится в своеобразный медицинский клуб. Дети будут воспринимать этих злодеев так же, как они сейчас воспринимают духов, или как мы, не знаю как сказать, воспринимаем, к примеру, потусторонние силы.

— Что это, сержант, на вас вдруг нашло?

Уити улыбнулся и перевел машину на полосу, ведущую на автостраду.

— Вот твой дружок Маркус, — после недолгой паузы сказал он. — Стоило мне лишь взглянуть на него, и я сразу понял, что он сидел. Понимаешь, у таких людей появляется и уже никогда не проходит какой-то внутренний напряг. Он особенно заметен при взгляде на их плечи. Просидеть два года и все время быть настороже и следить за тем, что там у тебя за спиной, каждый день, каждую секунду, конечно, такой напряг должен и внешне проявиться.

— Ведь он же потерял дочь. Может, это-то и повлияло на его плечи.

Уити покачал головой.

— Нет. Это пока что повлияло на его желудок. Ты видел, как он морщился? Боль от этой потери пока гнездится у него в желудке, обжигает его кислотой. Я вдоволь насмотрелся на это. Плечи… это точно из тюрьмы.

Шон перевел взгляд от зеркала заднего вида и стал следить за огнями машин, идущих по параллельным полосам автострады. Машины мчались в том же направлении, что и они, проносясь, как трассирующие пули, проплывая мимо них и образуя нечеткую светящуюся ленту, состоящую из отдельных, тесно расположенных кусков. Теперь чувствовалось, что город подступает к ним со всех сторон своими высокими зданиями, многоквартирными домами, многоэтажными офисными центрами с подземными гаражами, увеселительными заведениями, ночными клубами и церквями. Шон размышлял про себя о том, что, если один из этих огней внезапно погаснет, это абсолютно ничего не изменит, а если вдруг зажгутся несколько новых, то этого никто не заметит. И сейчас эти огни мигают, сияют, дрожат, светят вам прямо в глаза, а люди в машинах, проносящихся по автостраде, смотрят на огни их машины и не замечают ничего, кроме комбинации красных и желтых сигнальных огней, которые мелькают, мелькают, мелькают в обычных воскресных сумерках.

И куда мы движемся?

Туда, глупец, где тьма и огни не видны. Туда, где разбитые стекла.

Было уже за полночь, когда Аннабет с девочками наконец ушли спать, а ее двоюродная сестра Селеста, которая примчалась к ним, как только узнала о случившемся, задремала на диване, Джимми спустился вниз и сел на ступеньки главного входа трехэтажного дома, в котором они жили вместе с братьями Сэваджами.

Он прихватил с собой ту самую бейсбольную перчатку Шона и просунул в нее руку, зная наперед, что большой палец не войдет в предназначенный для него карман, а ладонь застрянет посередине зева. Он сидел, глядя на четырехполосную Бакингем-авеню, при этом подбрасывая мяч и подставляя под него ладонь. Мягкое шмяканье кожи по коже не понятно почему доставляло ему какое-то внутреннее облегчение.

Джимми всегда нравилось сидеть здесь в ночное время. Витрины магазинов на противоположной стороне улицы были по большей части закрыты, а тех, что еще работали, были затемнены. По ночам тишина воцарялась там, где в дневное время шумела торговля, но это была особая тишина. Шум, обычно слышимый днем, не исчезал, он просто приглушался, как будто при вдохе воздух задерживался в легких и ждал, когда его, выдохнув, выпустят наружу. Джимми доверял этой тишине, любил ее, потому что она, на время приглушив шум, гарантировала то, что утром снова вернется. Джимми даже и представить не мог себя живущим вне города, где тишина была тишиной, а не приглушенным шумом и где безмолвие было таким чутким, что рушилось от малейшего прикосновения.

Но эту тишину, это шумящее спокойствие он любил. Любил вплоть до последнего момента; сегодняшняя ночь казалась ему слишком шумной из-за пронзительно крикливых голосов, из-за плача жены и дочерей. Шон Девайн прислал двух детективов, Бракетта и Розенталя, произвести осмотр комнаты Кейти; они с опущенными смущенными глазами непрерывно бормотали Джимми извинения, роясь в ящиках комода, залезая под матрас и под кровать, а Джимми хотелось, чтобы они побыстрее закончили свои дела и не тратили время на разговоры с ним. Осмотрев все, они не нашли ничего, на чем можно было бы задержать внимание, кроме семи новых стодолларовых банкнот в ящике для колготок. Они показали их Джимми вместе с банковской книжкой, на которой стоял штамп «Аннулировано» — все деньги со счета были сняты в пятницу во второй половине дня.

Джимми не мог дать им никаких объяснений. Для него это тоже было удивительно. Но по сравнению со всеми удивительными событиями, произошедшими за день, эта находка не сильно его озадачила. Она только усилила состояние общего оцепенения, в котором он пребывал.

— Мы убьем его. — Вэл, появившись на пороге, протянул Джимми пиво и сел рядом с ним, припечатав босые ступни ног к нижней ступеньке.