Шон отклонился назад, чтобы не вдыхать тошнотворную смесь парфюма, крови, плесени и сырого дерева. В его голове мелькнула мысль, что надо было отвести сжатый кулачок Кейти Маркус от уха, и если бы он сделал это, то видимые кровоподтеки и те, что скрыты под одеждой, рассосались бы сами собой, страшные струи красного дождя исчезли бы с ее головы и тела, и она нетвердой походкой, глядя на свет еще сонными глазами, вышла бы наружу из этой могилы.
Вдруг с правой стороны донесся какой-то шум, несколько человек разом громко закричали, — похоже, началась какая-то безумная свалка; служебные собаки зарычали и залились свирепым оглушительным лаем. Шон выпрямился и, посмотрев туда, откуда раздавался шум, увидел Джимми Маркуса и Чака Сэваджа, напролом пробиравшихся сквозь заросли кустарника на дальнем конце лощины, туда, где на парковой почве был разбит широкий, поросший густой зеленой травой газон, плавным откосом спускающийся к экрану. Летом толпы людей с одеялами и подстилками располагались на этом газоне, а то садились и прямо на траву, чтобы отдохнуть на свежем воздухе.
Как минимум восемь полицейских в форме и двое в штатском бросились наперерез Джимми и Чаку; Чака сразу же скрутили, но Джимми был более быстрым и проворным. Он, сделав несколько молниеносных, непредсказуемых обманных движений, проскользнул через цепь полицейских, оставив запыхавшихся преследователей позади, и если бы он не споткнулся, когда бежал по поляне под уклон, никто бы не остановил его и он в несколько секунд оказался бы у самого экрана, возле которого стояли Краузер и Фрейл.
Но он споткнулся, поскользнувшись на мокрой траве, и подвернул ногу. Лежа плашмя на траве, он поднял подбородок и встретился взглядом с Шоном. Молодой полисмен с квадратной головой и телом тренированного старшеклассника-спортсмена в мгновение ока сел верхом на Джимми, как на санки, но Джимми был не из тех, кто сразу сдается, и, сопротивляясь, еще несколько метров провез полисмена на себе, скользя по влажному склону. Коп завернул правую руку Джимми за спину и полез за наручниками.
Шон, сойдя с площадки, закричал:
— Эй, постой! Это же отец. Отпусти его.
Молодой полисмен, весь помятый и заляпанный грязью, растерянно посмотрел на Шона.
— Отпусти его, — повторил Шон. — Отпустите обоих.
Он снова повернулся к экрану, перед которым стояло руководство, и тут услышал, как Джимми окликнул его по имени. Его голос прозвучал так хрипло и в нем было столько муки, как будто кто-то, кто скреб когтями его мозг, внезапно нащупал голосовые связки и провел когтями по ним: «Шон!»
Шон замер на месте, поймав на себе внимательный взгляд Фрейла.
— Шон, да посмотри же на меня!
Шон повернулся. Тело Джимми изогнулось дугой; молодой полисмен все еще сидел на нем; с перепачканного землей подбородка Джимми свисали травинки.
— Вы нашли ее? Это она? — кричал Джимми. — Ответь мне, это она?
Шон замер на месте под пристальным прожигающим взглядом Джимми. А потом Шон не сводил с Джимми глаз все то время, пока он сам не увидел того, что минуту назад внимательно изучал Шон; пока он не понял, что все кончено; что самые худшие страхи и опасения сбылись.
Джимми зашелся в истошном крике, слюна тягучими струями потянулась из его рта. Еще один полисмен спустился по откосу, чтобы помочь копу, все еще сидевшему у Джимми на спине. Шон отвернулся. Джимми кричал. Это был низкий, протяжный крик без резких выкриков и пауз — так кричит животное, только что осознавшее приближение скорого и неминуемого конца. Уже многие годы Шон вынужден слушать, как кричат родители жертв. Они всегда полны леденящей печали; несчастные взывают к Богу, спрашивая, почему он допустил такое; просят сказать им, что все это происходит во сне. Но Джимми кричал по-особому, не как все: в его крике были любовь и злость, причем в равных количествах; от этого крика птицы, сидевшие на ближних деревьях, стремглав улетали прочь, а эхо его, казалось, перелетало за канал.
Шон пошел назад к двери и снова стал смотреть на Кейти Маркус. Коннолли, совсем недавно вошедший в состав группы, подошел и встал рядом. Некоторое время они смотрели на мертвую девушку, не произнося ни слова, а крик Джимми Маркуса становился все более хриплым и злобным, как будто при каждом вздохе он заглатывал по горсти стеклянных осколков.
Шон смотрел сверху вниз на Кейти, на прижатый к голове кулачок, на подтеки красного дождя, на ее тело, прижавшееся одним боком к деревяшкам.
Справа от них Джимми продолжал кричать и биться в руках полицейских, тащивших его назад по склону; вертолет, зависший над рощей, рубил винтом воздух, как будто пробивал проход сквозь что-то твердое; он крутился на месте, и потому шум его двигателя то затихал, то усиливался. Однако шум этот был иным, чем у полицейского вертолета, — Шон понял, что на нем прибыла репортерская команда какого-то телеканала.
Коннолли, чуть приоткрывая рот, едва слышно спросил:
— Вам доводилось когда-либо видеть такое?
Шон пожал плечами. А что с того, если и доводилось? Ведь на этой службе доходишь до такого состояния, когда перестаешь сравнивать.
— Я хочу сказать, это… — Коннолли сглотнул слюну, вздохнул, пытаясь подобрать нужные слова, — это… похоже на… — он, отвернувшись от трупа и не будучи в силах говорить дальше, посмотрел вокруг широко раскрытыми глазами, полными бессильной злости.
Он плотно сжал губы и больше не пытался найти подходящее название тому, что здесь произошло.