Таинственная река - Страница 22

Розмари, услышав, как хлопнула дверца холодильника на кухне, сказала, обращаясь к Селесте:

— Дорогая моя, ты для него просто любовница. Его жену зовут «Будвайзер».

— Ай, мама, оставьте, — отмахнулась Селеста.

— Что? — спросила мать.

Ухаживания Дэйва Селеста приняла сразу и безоговорочно. Он был симпатичным, веселым, и практически ничто не выводило его из равновесия. Когда они поженились, у него была хорошая работа начальника почтового отделения в Рейтстауне, и хотя он потерял эту работу из-за сокращения штатов, он вскоре нашел другую в команде операторов погрузочных платформ в одном из городских отелей (правда, платили там вполовину меньше, чем на прежнем месте) и никогда не жалел об этом. Дэйв вообще ни о чем не жалел и ни на что не жаловался; он почти никогда не рассказывал ничего о том периоде своего детства, который предшествовал обучению в средней школе, что показалось Селесте странным только через год после смерти матери.

Свел мать в могилу удар. Вернувшись домой из супермаркета, Селеста обнаружила мать в ванне мертвой; голова запрокинута, губы сведены, лицо перекошено направо, как будто она съела что-то очень кислое.

Через месяц после похорон Селеста успокоилась, поняв, что жизнь стала намного легче без постоянных материнских упреков и грубых окриков. Но настоящего успокоения это все же не принесло. Зарплата Дэйва была почти такой же, как у Селесты, и всего лишь на доллар в час больше того, что получала обслуга в Макдоналдсе, и, хотя счета за лечение покойной Розмари не должны были оплачиваться дочерью, пришли счета за организацию похоронной церемонии и погребения. Селеста видела постепенное финансовое крушение их жизни — счета, которые они оплачивали в течение многих лет; денег все время не хватало, а тоннаж груза на платформах уменьшался; посыпался град счетов, связанных с Майклом и его учебой в школе, а тут еще этот ненасытный кредит — все это порождало у нее такое чувство, что всю оставшуюся жизнь ей придется жить на медные гроши. Ни у него, ни у нее не было за плечами колледжа, не было и перспектив закончить колледж. Всякий раз, когда включался телевизор, для того чтобы узнать новости, они всегда были переполнены сообщениями о снижении уровня безработицы и правительственных гарантиях занятости. Никто при этом, однако, не упоминал, что это касается в основном высококвалифицированных специалистов и людей, желающих работать в медицине, стоматологии и т. п.

Селеста часто ловила себя на том, что подолгу сидит на унитазе около ванны, в которой нашла мертвую мать. Сидела она там в темноте. Сидела, стараясь не заплакать, и размышляла о том, как изменилась ее жизнь. Именно там она сидела и размышляла в три часа ночи с субботы на воскресенье, когда частый крупный дождь барабанил по стеклам и когда в ванную вдруг вошел Дэйв. Вся одежда на нем была залита кровью.

Он весь затрясся, увидев ее, и выскочил прочь из ванной. Потом он почти сразу опять вошел в ванную, она уже стояла на ногах.

— Дорогой, что случилось? — спросила она и потянулась к нему.

Он отпрянул назад так стремительно, что задники башмаков ударили в дверную коробку.

— Меня порезали.

— Что?

— Меня порезали.

— Дэйв, Господи, да что случилось?

Дэйв приподнял рубашку, и Селеста увидела длинный широкий, сочащийся кровью разрез, идущий через всю грудную клетку.

— Господи, родной мой, тебе немедленно надо в больницу.

— Нет, нет, — запротестовал он. — Смотри, рана ведь не глубокая, только сильно кровоточит.

Он был прав. Когда она снова посмотрела на рану, то увидела, что она глубиной не более десятой доли дюйма, но порез был протяженный и сильно кровоточил. Однако крови, вытекшей из пореза, было явно не достаточно, чтобы так сильно пропитать рубашку и выпачкать шею.

— Кто это тебя так?

— Какой-то сдвинутый черномазый психопат, — ответил он и, сняв с себя рубашку, бросил ее в раковину. — Дорогая. Я сам напортачил.

— Что ты сделал? Каким образом?

Он посмотрел на нее, но тут же отвел взгляд в сторону.

— Этот тип пытался ограбить меня, понимаешь? Ну, я ему и врезал как следует. Тогда он меня порезал.

— Ты врезал ему, видя, что у него в руке нож?

Он открыл кран, сунул голову под струю и сделал несколько глотков.

— Не знаю, как это получилось, что я так начудил. Я хочу сказать, я по-серьезному начудил. Понимаешь, малышка, я серьезно отделал этого парня.

— Ты?..

— Я покалечил его, Селеста. Я просто взбесился, когда почувствовал, что он пырнул меня ножом. Понимаешь? Я сбил его с ног, бросился на него, я просто обезумел.

— Так это была самозащита?

Он сделал неопределенно-утвердительный жест руками.

— По правде говоря, не думаю, что суд истолкует это именно так.

— Я тоже не верю этому. Дорогой, — она взяла его за руку, — расскажи мне, что случилось. Только говори правду.

И через долю секунды она, взглянув на него, почувствовала, как нервная дрожь охватила все ее тело. Она заметила какое-то лукавство в его глазах, какой-то восторг и самодовольство. От испуга и внезапного отвращения к горлу подступила тошнота.

Наверное, это игра света, решила она. Дешевая флуоресцентная лампа висела как раз над его головой, и когда он опустил подбородок на грудь и погладил своей ладонью ее руку, ее испуг и отвращение прошли, поскольку выражение его лица вновь стало нормальным — испуганным, но нормальным.

— Я шел к своей машине, — сказал он; Селеста снова села на стульчак, а он опустился перед ней на колени, — а этот парень пошел за мной, подошел и попросил зажигалку. Я ответил, что не курю. Парень сказал, что тоже не курит.