— Прошу тебя, — взмолился Джимми и посмотрел на нее такими глазами, как будто лежал под обрушившейся на него глыбой гранита. — Перестань.
Она, не сводя с него взгляда своих спокойных глаз, качнула головой и продолжала:
— Я ответила Надин: «Да, никогда, потому что наш папочка — король, король, а не принц. А короли знают, что нужно делать — даже если это трудно и опасно, — чтобы все было, как надо. Наш папа — король и он сделает…
— Анна…
— …и он сделает все, что он должен сделать для тех, кого он любит. Все ошибаются. Все. Великие люди стараются превозмочь ошибки. В этом все дело. На это их толкает большая любовь. Вот почему наш папа — великий человек».
Джимми посмотрел на жену невидящими глазами и прохрипел:
— Нет.
— Звонила Селеста, — сказала Аннабет, и ее слова как дротики воткнулись Джимми в мозг.
— Не надо…
— Она хотела узнать, где ты был. Она рассказала мне, что поделилась с тобой своими подозрениями относительно Дэйва.
Джимми провел по глазам тыльной стороной ладони и посмотрел на жену таким взглядом, как будто видел ее впервые.
— Она рассказала мне об этом, Джимми, а я подумала, что это за жена, которая рассказывает такое о своем муже? Насколько тупой и бесхарактерной надо быть, чтобы, давным-давно выйдя из школьного возраста, рассказывать подобные сказки? И чего ей взбрендило рассказывать все это тебе? Скажи, Джим? Почему она прибежала именно к тебе?
Кое-что Джимми предполагал — в отношении Селесты у него всегда были некоторые предположения, и особенно в отношении тех взглядов, которыми она временами смотрела на него, — но сейчас он промолчал.
Аннабет усмехнулась, словно прочитала ответ на его лице.
— Я могла бы позвонить тебе по сотовому. Могла бы. Ведь она сообщила мне, о чем рассказала тебе, а я, припомнив, что видела тебя с Вэлом, могла догадаться о том, что у вас за дела, Джимми. Я не такая уж дура.
Да, дурой она не была никогда.
— Но я не позвонила тебе. Я не помешала тому, что случилось.
— Почему? — через силу прохрипел Джимми.
Аннабет, склонив голову на бок, смотрела на него так, словно ответ был ясен без слов. Она стояла и смотрела на него с нескрываемым любопытством, а потом одним махом сбросила с ног туфли. Дернув молнию на джинсах, она опустила их ниже бедер, затем нагнулась и стянула их до лодыжек. Переступив через джинсы, она сняла блузку и лифчик. Подойдя к Джимми, она потянула его со стула, прижалась к нему своим телом и принялась целовать его влажные щеки.
— Они, — прошептала она ему в самое ухо, — слабые.
— Кто они?
— Да все, — ответила она. — Все, кроме нас.
Она стащила рубашку с его плеч, и Джимми вдруг увидел перед собой ее лицо, то самое лицо, в которое он смотрел на берегу Тюремного канала, ту их первую ночь, с которой все и началось. Она тогда спросила, верно ли, что тяга к преступлениям у него в крови, и Джимми убеждал ее в том, что это не так, потому что тогда он думал, что именно такого ответа она и ждала от него. И только сейчас, спустя двенадцать с половиной лет, до него наконец дошло, что она хотела услышать от него правду. Каким бы ни был его ответ, она приняла бы его и приноровилась бы к ситуации. В любом случае она поддержала бы его. И построила бы их жизнь в соответствии с обстоятельствами.
— Мы не слабаки, — сказала она, и Джимми почувствовал, как желание овладело им, словно это желание появилось в нем в момент рождения, а сейчас рвалось наружу. Он как будто мог съесть ее живой, не причиняя при этом боли; он мог проглотить все ее органы; мог вонзить зубы ей в горло.
— Мы никогда не будем слабыми.
С этими словами она села на кухонный стол, соблазнительно разметав по сторонам ноги.
Джимми, не спуская глаз с жены, переступил через свои спущенные до самого пола джинсы, сознавая в душе, что все это временно, что это лишь на мгновение заглушит боль от убийства Дэйва, перенесет эту боль от него в сознание и плоть его жены. Но это не надолго, лишь на сегодняшний вечер. А на утро и в последующие дни… Но сегодня вечером это сработает и принесет облегчение. А может, именно с этого и начинается выздоровление? С малого?
Аннабет обхватила руками его бедра, ее ногти впились ему в спину рядом с позвоночником.
— Когда мы кончим, Джим…
— Да? — Джимми чувствовал, что пьянеет от ее объятий.
— Не забудь поцеловать девочек.
Утром в воскресенье Джимми разбудил отдаленный грохот барабанов.
Это была не ритмическая дробь вперемешку со звоном тарелок, какую можно услышать на танцевальных тусовках, это был глухой, сочный грохот, похожий на звук тамтамов, призывающих на войну с противником, построившимся в боевом порядке где-то совсем рядом. Затем неожиданно и фальшиво заблеяли медные горны. После паузы все повторилось снова, отдаленные звуки плыли по утреннему воздуху с расстояния десяти или двенадцати кварталов от его дома и почти сразу же замирали. Затем наступала тишина, и Джимми лежал, прислушиваясь к звенящей тишине позднего воскресного утра — ясного и яркого, если, конечно, смотреть на незатененную сторону улицы. Он слышал клекот и воркование голубей, сидевших на ограде, слышал сухой отрывистый лай собаки на улице. Открылась и снова захлопнулась дверь машины; он ждал, когда заурчит мотор, но все было тихо; затем он снова услышал звуки тамтамов, теперь они звучали более резко, более уверенно.
Он посмотрел на часы, стоявшие на прикроватном столике: 11 часов. Последний раз он спал до такой поздноты, когда… Он не мог припомнить, когда последний раз так долго оставался в постели. Когда это было, сколько лет (а может и десятилетий) назад? Он вспомнил, насколько мучительными и утомительными были прошедшие дни; когда гроб с телом Кейти сначала приподняли, а потом стали опускать в могилу, у него было такое ощущение, что кладбищенский подъемник прошел по его телу. А затем, когда он после изрядной доли алкоголя сидел ночью на диване в гостиной с пистолетом в руке, к нему в гости заявились Просто Рей Харрис и Дэйв Бойл; он смотрел, как они махали ему руками, стоя на коленках на заднем сиденьи машины, пахнущей яблоками. А между ними, когда машина ехала по Ганнон-стрит, виднелся затылок Кейти, но Кейти так и не оглянулась назад, и только Просто Рей и Дэйв, как сумасшедшие, махали руками, скалились в улыбках, как дураки, а пистолет, зажатый в руке у Джимми, буквально жег его ладонь. Он вдыхал запах смазки и думал о том, чтобы сунуть ствол себе в рот.