Таинственная река - Страница 11

Те самые мальчишки, которые фотографировались рядом с ним для первой полосы газеты, уже через неделю стали обзывать его в школе «шизиком». Дэйв, вглядываясь в их лица, видел в них какую-то непонятную злость, а откуда и почему она возникла, они вряд ли могли объяснить более толково, чем он. Мама говорила, что они, наверное, слышали что-то от родителей, и убеждала Дэйва не обращать на них внимания; им это надоест, они забудут об этом и станут в следующем году твоими лучшими друзьями.

Дэйв согласно кивал головой, а сам размышлял, что же все-таки в нем такого — может, какие-нибудь знаки или отметины на лице, которые он не замечает, — из-за чего у всех и возникает желание обидеть его. Как у тех типов в машине. И все-таки зачем они увезли его? Откуда им было известно, что он сядет в их машину, а Джимми и Шон не сядут? Сейчас то, что случилось, виделось Дэйву так. Эти дядьки (он знал их имена, по крайней мере, знал, как они обращались друг к другу, но не мог заставить себя называть их этими именами) знали, что Джимми и Шон не влезут в машину без сопротивления и станут отбиваться от них. Шон, должно быть, с криками побежит домой, а с Джимми — им наверняка пришлось бы здорово повозиться, чтобы запихнуть его в машину. Большой Волк сказал всего несколько слов, пока они ехали:

— Ты видел этого парня в белой футболке? Видел, как он смотрел на меня? Никакого страха, вообще ничего? Держу пари, очень скоро этот парень пришьет кого-нибудь и даже не моргнет глазом.

Его напарник, Жирный Волк, улыбнулся:

— Что до меня, так я не прочь слегка повозиться. Размяться никогда не вредно.

Большой Волк покачал головой.

— Да он бы откусил тебе большой палец, начни ты затаскивать его в машину. А ты, сопляк, не пачкай диван.

То, что у них были эти глупые имена. Большой Волк и Жирный Волк, помогло Дэйву представить себе их животными, принявшими человеческий облик, а самого себя героем сказки о том, как мальчика похитили волки. Мальчиком, который убежал от них и, пройдя через лес, вышел к бензоколонке «Эссо». Мальчиком, который оставался спокойным и изобретательным. Мальчиком, который всегда находит выход из любого положения.

Однако в школе он оставался мальчиком, которого украли, и каждый рисовал в своем воображении то, что могло произойти с ним за эти четыре дня. Однажды утром в умывалке семиклассник Маккаффери-младший, подойдя сбоку к писсуару, к которому пристроился Дейв, спросил:

— А они не заставляли тебя сосать? — и все его приятели-одноклассники захохотали и начали причмокивать губами.

Дэйв дрожащими руками застегнул молнию на гульфике, его лицо залилось краской, он обернулся и посмотрел на Маккаффери-младшего. Он старался выразить презрение взглядом, которым смотрел на обидчика, но тот и сам презрительно хмыкнул и ударил Дэйва по лицу.

Этот удар эхом разнесся по всей умывалке. Один семиклассник вскрикнул, как девчонка.

— Ну так что скажешь, гомик? — спросил Маккаффери-младший. — А? Может, дать тебе еще, педик?

— Он плачет, — раздался чей-то голос.

— Что ты говоришь? Плачет, — завопил с обезьяньей гримасой Маккаффери-младший, а слезы из глаз Дэйва полились еще обильнее. Он чувствовал, как его лицо, поначалу онемевшее от удара, теперь горит, но боль ему причиняло не это. У него не было обостренного чувства физической боли, и он никогда от нее не плакал, даже тогда, когда в результате падения с велосипеда распорол о педаль лодыжку до самой кости и на рану надо было наложить семь швов. Сейчас ему причиняла боль эта беспричинная злоба мальчишек, выплеснувшаяся на него в умывалке. Ненависть, отвращение, злоба, презрение. По отношению к нему. Он не мог понять, за что. Он никогда за всю свою жизнь не сделал никому ничего плохого. Их ненависть делала его беззащитным. Он чувствовал себя ущербным, виноватым, мелким и плакал, потому что не хотел чувствовать себя таким.

А они смеялись над его слезами. Маккаффери-младший выплясывал вокруг него, его лицо, будто сделанное из резины, беспрестанно кривилось в гримасах, передразнивавших плачущего Дэйва. Когда Дэйв, наконец, овладев собой, перестал плакать и лишь несколько раз всхлипнул, Маккаффери-младший снова ударил его по лицу, в то же самое место и с прежней силой.

— Смотри на меня, — кричал ему Маккаффери-младший, а из глаз Дэйва вновь катились потоками крупные слезы. — Смотри на меня.

Дэйв смотрел на Маккаффери-младшего, надеясь увидеть в его глазах сочувствие, человечность или хотя бы жалость — он предпочел бы жалость, — но видел только злобу и явную насмешку.

— Все ясно, — объявил Маккаффери-младший, — ты сосал.

Он еще раз ударил Дэйва по лицу, голова Дэйва сначала откинулась, а потом он в страхе втянул ее в плечи, но улыбающийся Маккаффери-младший, окруженный смеющимися приятелями, уже выходил из умывалки.

Дэйв припомнил однажды сказанное мистером Петерсом, маминым дружком, который иногда оставался у них ночевать.

— Есть две вещи, которые ты не должен принимать безропотно от любого мужчины: плевок и пощечина. И то и другое хуже, чем удар ножом, а того, кто осмелится на это… попытайся убить его, если сможешь.

Дэйв опустился на пол в умывалке и, сидя на холодном полу, старался пробудить в себе это желание — желание убить кого-либо. Он начал бы с Маккаффери-младшего, потом разделался бы с Большим Волком и Жирным Волком, попадись они снова ему на пути. Но, сказать по правде, он не был уверен в том, что смог бы сделать это. Он не знал, почему одни люди так плохо относятся к другим людям. Понять этого он не мог. Не мог.